Безумие гамлета это игра или реальная болезнь

Сцена театра в «Гамлете». Эдвин Остин Эбби. 1897

Вряд ли существует более известная трагедия Уильяма Шекспира, чем «Гамлет». Ее герой не был банальным мстителем или «психом». Все не так просто. Давайте посмотрим на принца датского глазами клинического психиатра.

Не странно ли, что Гамлет воспринимается «безумным» всеми другими персонажами трагедии, но сам себя таковым не считает?

Этот симптом в психиатрии называют анозогнозия – отсутствие критики к собственному заболеванию.

Возможно, он только симулирует свое «безумие»? Этому в тексте тоже есть подтверждения? Рассмотрим оба варианта.

Вариант 1. Принц просто притворяется

В разговоре с Горацио, завидев приближение короля, Гамлет однозначно заявляет:

Они идут; мне надо быть безумным.

И берет клятву с друзей:

Клянитесь снова, – бог вам да поможет, – как странно бы себя я ни повел, затем что я сочту, быть может, нужным в причуды облекаться иногда…

И мы готовы ему верить.

Вариант 2. Гамлет действительно нездоров

Но вполне возможно, что у принца датского на фоне трагических переживаний появились симптомы психического расстройства. Известна близость хрупкой чувствительной психики к той тонкой грани, которая отделяет психическую патологию от нормы.

Известно, что только психопатические личности склонны притворяться, что страдают психическими расстройствами. Все другие предпочитают симулировать заболевания соматические.

Обратим пристальное внимание на черты личности Гамлета, которые, хотя бы внешне, имеют прямое отношение к психопатологическим нарушениям.

В герое Шекспира уживаются два человека

Психическая ненормальность Гамлета проявляется с первых актов трагедии, когда Клавдий, дядя и нынешний король датский, сообщает об изменении личности Гамлета его друзьям такими словами: «Вам уже известно преображенье Гамлета: в нем точно и внутренний и внешний человек не сходен с прежним».

Вряд ли видимые симптомы психического расстройства Гамлета были вызваны только трагической смертью его отца. Играет свою роль и его любовь к Офелии, которая, по приказанию Полония, не отвечает на его чувства взаимностью.

Гамлет страдает депрессией

А он, отвергнутый, – сказать короче –
Впал в скорбь и грусть, потом в недоеданье,
Потом в бессонницу, потом в бессилье,
Потом в рассеянность и, шаг за шагом, –
В безумие, в котором ныне бредит…

Эти слова описывают классическое развитие депрессивного состояния.

Появление призрака отца, который сообщил сыну факты о своем убийстве, могло сыграть роль психотравмирующего фактора.

Принца преследуют галлюцинации

Слуховые и зрительные галлюцинации у Гамлета описаны четыре раза.

Вначале в беседе с Горацио, затем в разговоре с призраком, с Полонием и, наконец, в сцене, где появляется призрак его отца.

Гамлет

Эжен Делакруа. Гамлет и Горацио на кладбище. 1839

Неряшливый и рассеянный романтик

Странное поведение и, что немаловажно, неопрятный внешний вид принца описывает и влюбленная в него Офелия:

Когда я шила, сидя у себя,
Принц Гамлет – в незастегнутом камзоле,
Без шляпы, в неподвязанных чулках,
Испачканных, падающих до пяток,
Стуча коленями, бледней сорочки
И с видом до того плачевным, словно
Он был из ада выпущен на волю
Вещать об ужасах – вошел ко мне.

В данной сцене практически описан вид неряшливого психически больного, находящегося в предпсихотическом состоянии.

Разговорчивый и неуверенный в себе

Многочисленные монологи Гамлета, который является, по «подсчетам» литературоведов, самым «разговорчивым персонажем» в пьесах Шекспира, свидетельствуют о его повышенной рефлексии, неуверенности в себе и, таким образом, о психастенических чертах характера.

Секрет популярности «нетленки» Шекспира

Как и авторы других беллетристических произведений, Уильям Шекспир, безусловно, не ставил своей целью описать конкретное психическое заболевание своего героя. Он стремился лишь точнее показать и оттенить с помощью различных психопатологических феноменов (как он себе их представлял в свое время) личность героя.

Давайте не будем вешать на принца датского ярлык с определенным диагнозом из классификации психических расстройств, а лишь перечислим те психические нарушения, которые вытекают из текста Шекспира.

С их помощью автор смог так ярко и незабываемо изобразить героя своей трагедии, которая уже несколько веков не сходит с театральных сцен и кинематографических экранов.

Заметим, что практически все значимые и культовые литературные персонажи отличались в большей или меньшей степени выраженными психическими расстройствами. Вполне возможно, что по этой причине они и запоминаются читателям.

Предположительный диагноз

Симуляция психических нарушений, сочетающаяся с депрессивными и психастеническими расстройствами.

Источник: Шекспир У. Гамлет, принц Датский // Полное собрание сочинений в 8 томах. Т. 6 / Перевод М. Лозинского. М. : Искусство, 1960. С. 5–157.

Александр Шувалов

С 1987 г. и по 2017 год работал заведующим Психоневрологическим диспансерным отделением Центральной городской больницы им. М.В. Гольца в г. Фрязино (Подмосковье).

Источник

Вопрос занял в шекспироведении значительное место. Естественно было предположить, что несчастья, обрушившиеся на молодого человека, вызвали помешательство. Нужно сразу же сказать, что этого не было на самом деле.

Сумасшествие Гамлета мнимое. Вспомним его слова, обращенные к приятелям после встречи с Призраком:

Клянитесь снова – бог да вам поможет, Как странно бы себя я ни повел, Затем, что я сочту, быть может, нужным В причуды облекаться иногда, – Что вы не станете, со мною встретись, Ни скрещивать так руки, ни кивать, Ни говорить двусмысленные

речи, Как: “Мы-то знаем”, иль: “Когда б могли мы”…

Из этих слов со всей ясностью следует, что безумие Гамлета – маска, которую он надевает на себя. Единственное, что надо сказать о последней сцене первого акта, это то, что психологически трудно объяснить, как мог Гамлет так скоро после встречи с Призраком принять решение прикинуться безумным. Судя по дальнейшему, решение было принято обдуманно, а в ночь встречи с Призраком для этого времени не было.

Здесь мы снова сталкиваемся с одной из условностей шекспировской драматургии. В отличие от драм более позднего времени, когда зрителей

ставили перед тайнами и загадками, Шекспир заранее подготавливал зрителей к тому, что произойдет. Слова Гамлета служат именно такой цели.

Поэтому зритель, оповещенный Шекспиром, знает, что Гамлет представляется сумасшедшим, но окружающие героя лица этого не знают.

Когда Гамлет объясняет Горацио, какие достоинства он в нем ценит, принц резко обрывает речь, увидев приближение короля и всей придворной камарильи:

Они идут; мне надо быть безумным.

Кажется, все ясно. Однако не скроем одно место, где Гамлет говорит о своем умопомрачении иначе. Перед тем как начать “дружеский” поединок с Лаэртом, Гамлет признает себя виновным в убийстве

Полония:

Простите, сударь, я вас оскорбил; Но вы простите мне как дворянин. Собравшимся известно, да и вы, Наверно, слышали, как я наказан Мучительным недугом. Мой поступок, Задевший вашу честь, природу, чувство, Я это заявляю, – был безумьем.

Кто оскорбил Лаэрта? Гамлет? Нет; Ведь если Гамлет разлучен с собою И оскорбляет друга, сам не свой, То действует не Гамлет; Гамлет чист.

Но кто же действует? Его безумье. Раз так, он сам из тех, кто оскорблен; Сам бедный Гамлет во вражде с безумьем.

Эти слова можно принять за чистую правду только забыв о том, что Гамлет произносит их в присутствии короля и всего двора. Пока жив Клавдий, цель Гамлета не достигнута, поэтому он продолжает играть безумного, лишь временами приходящего в сознание. Признание Гамлета – лишь тактический ход.

Не Шекспир придумал сумасшествие героя. Оно было уже в древней саге об Амлете и в ее французском пересказе у Бельфоре. Однако под пером Шекспира характер притворства Гамлета существенно изменился.

Гамлет Шекспира не усыпляет бдительность Клавдия, а намеренно вызывает его подозрения и тревогу. Две причины определяют такое поведение шекспировского героя. После беседы с Призраком Гамлет заверяет друзей: “Это честный дух”.

И в монологе о Гекубе, подстегивая себя действовать, принц исходит из того, что “честный дух” сказал ему правду, назвав Клавдия убийцей. Но под конец монолога мы неожиданно слышим сомнение:

Дух, представший мне, Быть может, был и дьявол; дьявол властен Облечься в милый образ; и возможно, Что, так как я расслаблен и печален, А над такой душой он очень мощен, Меня он в гибель вводит. Мне нужна Верней опора.

Значит, с одной стороны, Гамлет не уверен в истине слов Призрака. В этом принц обнаруживает, что ему далеко не чужды предрассудки относительно духов, еще весьма живучие в эпоху Шекспира. Но, с другой стороны, Гамлет, человек уже нового времени, хочет подтвердить и в-есть из потустороннего мира совершенно реальным земным доказательством.

Мы еще не раз столкнемся с подобным сочетанием старого и нового, и, как будет показано дальше, оно имело глубокий смысл. Слова Гамлета заслуживают внимания и в другом аспекте. В них содержится прямое признание угнетенного состояния героя.

Сказанное теперь перекликается с печальными мыслями Гамлета, высказанными в конце второй картины первого акта, когда он помышлял о смерти.

Кардинальный вопрос, связанный с этими признаниями, заключается вот в чем: является ли Гамлет таким по натуре или его душевное состояние вызвано страшными событиями, с которыми он столкнулся? Ответ, несомненно, может быть только один. До всех известных нам событий Гамлет был цельной гармонической личностью.

Но мы встречаем его уже тогда, когда эта гармония нарушена. Гете решил, что Гамлетом овладела слабость. Белинский иначе объяснил состояние Гамлета после смерти отца. То, что Гете назвал слабостью, по мнению русского критика, “есть распадение, переход из младенческой, бессознательной гармонии и самонаслаждения духа в дисгармонию и борьбу, которые суть необходимое условие для перехода в мужественную и сознательную гармонию и самонаслаждение духа.

В жизни духа нет ничего противоречащего, и потому дисгармония и борьба суть вместе и ручательства за выход из них: иначе человек был бы слишком жалким существом. И чем человек выше духом, тем ужаснее бывает его распадение, и тем торжественнее бывает его победа над своею конечностью, и тем глубже и святее его блаженство. Вот значение Гамлетовой слабости”.

Несмотря на некоторую навязчивость идеалистической терминологии, по существу концепция Белинского верно намечает три диалектические стадии духовного развития Гамлета: гармония, распад ее и восстановление. Пока что мы наблюдаем Гамлета на второй стадии его развития, и важно правильно понять термин, употребленный Белинским. Под “распадением” он имеет в виду не нравственное разложение личности героя, а распад духовной гармонии, ранее присущей ему.

Нарушилась прежняя цельность взглядов Гамлета на жизнь и действительность, какой она тогда казалась ему.

Loading…

Источник

12. Притворное сумасшествие Гамлета и скептическая версия, рассуждавшая о «безумии» Христа

Ярким сюжетом в истории Гамлета является его притворное безумие. Об этом подробно говорят как Саксон Грамматик, так и Шекспир. Причем оба объясняют такое поведение принца вполне понятным мотивом: Гамлет, потрясенный ставшими ему известными обстоятельствами гибели отца, хочет отомстить дяде и вынужден всячески скрывать свое намерение под маской безумия. Грамматик прямо пишет, что Гамлет, дабы не навлечь на себя подозрений дяди-короля, облекся в притворное безумие, изобразил великое повреждение рассудка. При этом Грамматик довольно подробно живописует детали этого «безумия». Гамлет стал грязным, якобы безучастным, пачкал себя нечистотами (!), сгребал руками тлеющую золу и тому подобное. В общем, дескать, очень старался.

Похожие вещи сообщает и Шекспир. Гамлет талантливо изображает безумие, дабы обезопасить себя, усыпить нарастающие подозрения короля Клавдия и довести задуманное до конца. Полоний счел, будто это повреждение рассудка произошло из-за любви к Офелии. Однако после устроенной встречи Офелии с Гамлетом, подслушивавший Клавдий заявляет: «О, нет: он не любовью болен! Его слова хотя немного дики, но не безумны. У него на сердце запало семя… оно взойдет — и плод опасен будет», с. 106.

Гамлет однажды даже проговорился, дав понять Гильденштерну и Розенкранцу, что он не совсем сумасшедший: «Я безумен только при норд-весте; если же ветер с юга, я еще могу отличить сокола от цапли», с. 101.

Повторим, что тема «безумия» принца проходит красной нитью по всему тексту как Шекспира, так и Грамматика. Они явно придавали большое значение этому сюжету и подробно его обсуждали.

Кроме того, как мы видели выше, само имя Гамлет (или Амлед) в современной Исландии используется метафорически, означая «дурак», «слабоумный».

Обратимся теперь к жизнеописанию Андроника-Христа. На первый взгляд ничего похожего здесь нет. Например, Евангелия ничего не говорят о «безумии» Иисуса. Может быть, тут параллелизм с Гамлетом неожиданно нарушается? Но нет, оказывается, все в порядке. Соответствие продолжается и, более того, сейчас мы вскроем новые и глубокие корни версий Шекспира и Грамматика.

Для этого вспомним, что сегодня известно об освещении Иисуса в иудейско-раввинских источниках [307]. Как мы уже неоднократно обнаруживали, отношение этой группы авторов к Христу скептическое и местами даже резко негативное. В целом отрицательно характеризуют императора Андроника (Христа) и некоторые византийские авторы, например, Никита Хониат, о чем мы подробно говорим в книге «Царь Славян». В его изображении царь Андроник-Христос предстает как деспот, изверг, коварный властитель. Но сейчас наиболее интересны для нас старинные раввинские документы, рассказывающие об Иисусе-Иешу.

В частности, они утверждают, что Иешу «должны побить камнями за то, что он занимался колдовством и соблазнял Израиль» [307], с. 311. Далее, сообщается, что Иешу «был близок к царскому двору» [307], с. 312. Совершенно верно: Андроник-Христос был императором, а в шекспировской версии Гамлет был принцем, сыном короля Гамлета. А вот для современных историков такое заявление иудейских документов звучит неожиданно. Недаром они недоуменно пишут: «Достаточно загадочное утверждение, если принять во внимание, что это говорится об Иисусе Христе» [307], с. 312. А для нас никакой загадки тут нет: все правильно.

А теперь о «безумии» Иисуса-Иешу. Обратимся к талмудическим текстам, в некоторых из которых (по сообщению комментаторов) Иисус выступает также под именем Бен Стада. По поводу такого имени известно следующее: «Имя матери — Мириам (Мария), а Стада — ее прозвище. Отсюда и наименование „Бен Стада“ — „сын Стады“, данное по прозвищу матери» [307], с. 316.

В Тос. Шаббат сказано: «Р. Элеизер (то есть Рабби = раввин Элеизер — Авт.) сказал им: ведь Бен Стада только этим способом и передавал свое учение. Ему возразили: разве ИЗ-ЗА ОДНОГО БЕЗУМНОГО можно привлекать к наказанию здравых людей?»

Далее, в Иер. Шаббат говорится: «Сказал им р. Элеизер: но ведь так Бен Стада вывез магию из Египта. Ему возразили: СЛУЧАЙ С БЕЗУМНЫМ нельзя приводить в доказательство».

В Вав. Шаббат сказано: «Не на теле ли своем Бен Стада вывез магию из Египта? Ему ответили: ОН БЫЛ БЕЗУМНЫМ, А СЛУЧАЙ С БЕЗУМНЫМ нельзя приводить в доказательство» [307], с. 315–316.

В то же время некоторые другие раввинские тексты ничего не говорят о безумии Иешу, но зато активно обвиняют его в колдовстве.

Подведем итог. Выходит, что мнение о притворном безумии Гамлета, ярко изложенное Шекспиром и Грамматиком, восходит своими корнями к иудейско-раввинской версии, согласно которой Иисус Христос был безумным. Причем, повторим, в светских вариантах довольно ясно звучит мысль, что безумие было притворным, а не настоящим. Мы видим неплохое соответствие. Становится ясно, что Шекспир и Грамматик частично творили в рамках раввинской скептической школы, относившейся в общем отрицательно как к деятельности Андроника-Христа, так и к положительной евангелической традиции, в которой отношение к Иисусу было совсем другим — весьма уважительным. Таким образом, Шекспир и Грамматик кое-где поддерживали иудейскую точку зрения.

Следующая глава >