Цитаты из рассказа зощенко история болезни

22 июля исполняется ровно 55 лет, как умер знаменитый писатель-сатирик Михаил Зощенко. Значительное место в его творчестве занимают так называемые фельетоны, в которых писатель откликается на реальные события дня. Их он написал больше тысячи. Наиболее известные из них «Аристократка», «Баня», «История болезни», «Нервные люди», «Галоша», «Монтер». Не был бы Зощенко самим собой, если бы не его манера письма. Это был неизвестный литературе, а потому не имевший своего правописания язык. Некоторые специфически зощенковские обороты так и остались в русской литературе афоризмами: «будто вдруг атмосферой на меня пахнуло», «оберут как липку и бросят за свои любезные, даром что свои родные родственники» и т.д. Мы решили выбрать самые яркие цитаты из произведений Зощенко.

1. «Что за шум, а драки нету?»

Странная ситуация возникает в рассказе «Нервные люди» (1925). Действие в этом рассказе разворачивается в коммунальной квартире. Не поделили ежик. Все жильцы сбегаются на кухню, где и произошел спор. Появился инвалид Гаврилыч:

— Что за шум, а драки нету?

Тут сразу после этих слов и подтвердилась драка. Началось.

Инвалида огрели по лысины сковородкой, отчего он свалился на пол и пролежал там, скучая, до окончания драки. Кончилось тем, что явилась милиция, всех оштрафовали, а тому, кто Гаврилыча изувечил дали шесть месяцев.

2. «Которые без денег – не ездют с дамами»

В рассказе «Аристократка» дама с героем пошли в кафе есть пирожное. Тут возникает фигура буфетчика, который на все уверения героя, доказывающего, что съедено только три штуки, поскольку четвертое пирожное находится на блюде. Разгорается скандал, собирается толпа, но в конце рассказала незадачливый кавалер остается со свое дамой. Диалогом между оскобленной женщиной и недовольным ее поведением героем завершается рассказ:

А у дома она мне и говорит своим буржуазным тоном:

— Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег – не ездют с дамами.

А я говорю:

— Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение.

3. «Спи скорей – твоя подушка нужна другому».

Это смешная фраза из рассказа «Спи скорей», в котором повествуется о путешественнике и его попытках уснуть в провинциальной гостинице. Тут и клопы, и продавленная кровать, и кошки, прыгающие в окно с помойки, и скандальная соседка. В общем, задремать герою удалось только под утро:

Начиналось утро. Я снял тюфяк с кровати и положил его на пол. Полное блаженство охватило меня, когда я лёг на это славное ложе.

«Спи скорей, твоя подушка нужна другому»,— сказал я сам себе, вспомнив, что такой плакат висел в прошлом году в Доме крестьянина в городе Феодосии.

В эту минуту во дворе раздался визг электрической пилы.

В общем, ослабевший и зелёный, я покидал мою злосчастную гостиницу.

4. «Человек — животное довольно странное»

Это первая фраза из рассказа «Больные». В нем разворачивается диалог между пациентами больницы, которые хвалятся болезнями и пытаются всячески отстоять важность своей хвори. Кстати, о самом Зощенко придумали не менее смешные анекдоты, чем те, что он писал в своих произведениях:

Новый русский приходит в книжный магазин: — Мне, пожалуйста, книжку, «30 щенков». — Что, что? — Книжка, называется, «30 щенков», дочка просила очень… — У нас нет, наверное, что-то я не знаю такой, а кто автор? — Да вот тут дочка написала что-то такое… Cмотрят — написано «ЗОЩЕНКО»

Однажды к известному ленинградскому врачу явился некий пациент с жалобой на апатию, отсутствие аппетита, затяжные приступы меланхолии. Как выяснилось, перепробовал он все средства, все лекарства — ничего не помогает. Внимательно выслушав, тщательно исследовав ипохондрика, врач предложил ему последнее радикальное средство — читать по одному рассказу Михаила Зощенко три раза в день: перед завтраком, обедом и ужином. Правда, добавил врач, теперь после сталинскождановского погрома произведения Зощенко под запретом, но он, доктор, во имя медицины рискнет дать больному книгу из собственной библиотеки.

— Увы,- грустно улыбнулся пациент,- мне это не поможет. Я и есть Зощенко.

Предлагаем еще несколько афоризмов из произведений Михаила Зощенко:

Человек любит похвалиться своими пороками. Это ужасно модно.

В мужицкой стране должен править мужик. Интеллигент повернет на Запад.

Смысл жизни не в том, чтобы удовлетворять желания, а в том, чтобы их иметь.

Жизнь слишком скоротечна, что бы устраиваться в ней так основательно, так всерьёз.

Любовь, как это ни удивительно, связана прежде всего с крупнейшими неприятностями.

Если женщина добродетельна, то об этом знает она одна. Если порочна — кто не знает?

Большой_Вовочка все записи автора

Откровенно говоря, я предпочитаю хворать дома. Конечно, слов нет, в больнице, может быть, светлей и культурней. И калорийность пищи, может быть, у них более предусмотрена. Но, как говорится, дома и солома едома.

А в больницу меня привезли с брюшным тифом. Домашние думали этим облегчить мои неимоверные страдания. Но только этим они не достигли цели, поскольку мне попалась какая-то особенная больница, где мне не все понравилось.

Все-таки только больного привезли, записывают его в книгу, и вдруг он читает на стене плакат: «Выдача трупов от 3-х до 4-х». Не знаю, как другие больные, но я прямо закачался на ногах, когда прочел это воззвание. Главное, у меня высокая температура, и вообще жизнь, может быть, еле теплится в моем организме, может быть, она на волоске висит — и вдруг приходится читать такие слова. Я сказал мужчине, который меня записывал:

— Что вы, — говорю, — товарищ фельдшер, такие пошлые надписи вывешиваете? Все-таки, — говорю, — больным не доставляет интереса это читать.

Фельдшер, или как там его, — лекпом, — удивился, что я ему так сказал, и говорит:

— Глядите: больной, и еле он ходит, и чуть у него пар изо рту не идет от жара, а тоже, — говорит, — наводит на все самокритику. Если, — говорит, — вы поправитесь, что вряд ли, тогда и критикуйте, а не то мы действительно от трех до четырех выдадим вас в виде того, что тут написано, вот тогда будете знать.

Хотел я с этим лекпомом схлестнуться, но поскольку у меня была высокая температура, 39 и 8, то я с ним спорить не стал. Я только ему сказал:
— Вот погоди, медицинская трубка, я поправлюсь, так ты мне ответишь за свое нахальство. Разве, — говорю, — можно больным такие речи слушать? Это, — говорю, — морально подкашивает силы.

Фельдшер удивился, что тяжелобольной так свободно с ним объясняется, и сразу замял разговор. И тут сестричка подскочила.
— Пойдемте, — говорит, — больной, на обмывочный пункт.

Но от этих слов меня тоже передернуло.

— Лучше бы, — говорю, — называли не обмывочный пункт, а ванна. Это, — говорю, — красивей и возвышает больного. И я, — говорю, — не лошадь, чтоб меня обмывать.

Медсестра говорит:
— Даром что больной, а тоже, — говорит, — замечает всякие тонкости. Наверно, — говорит, — вы не выздоровеете, что во все нос суете.

Тут она привела меня в ванну и велела раздеваться. И вот я стал раздеваться и вдруг вижу, что в ванне над водой уже торчит какая-то голова. И вдруг вижу, что это как будто старуха в ванне сидит, наверно, из больных. Я говорю сестре:
— Куда же вы меня, собаки, привели — в дамскую ванну? Тут, — говорю, — уже кто-то купается.

Сестра говорит:
— Да это тут одна больная старуха сидит. Вы на нее не обращайте внимания. У нее высокая температура, и она ни на что не реагирует. Так что вы раздевайтесь без смущения. А тем временем мы старуху из ванны вынем и набуровим вам свежей воды.

Я говорю:
— Старуха не реагирует, но я, может быть, еще реагирую. И мне, — говорю, — определенно неприятно видеть то, что там у вас плавает в ванне.

Вдруг снова приходит лекпом.

— Я, — говорит, — первый раз вижу такого привередливого больного. И то ему, нахалу, не нравится, и это ему нехорошо. Умирающая старуха купается, и то он претензию выражает. А у нее, может быть, около сорока температуры, и она ничего в расчет не принимает и все видит как сквозь сито. И, уж во всяком случае, ваш вид не задержит ее в этом мире лишних пять минут. Нет, — говорит, — я больше люблю, когда к нам больные поступают в бессознательном состоянии. По крайней мере, тогда им все по вкусу, всем они довольны и не вступают с нами в научные пререкания.

Тут купающаяся старуха подает голос:
— Вынимайте, — говорит, — меня из воды, или, — говорит, — я сама выйду и всех тут вас распатроню.

Тут они занялись старухой и мне велели раздеваться. И пока я раздевался, они моментально напустили горячей воды и велели мне туда сесть. И, зная мой характер, они уже не стали спорить со мной и старались во всем поддакивать. Только после купанья они дали мне огромное, не по моему росту, белье. Я думал, что они нарочно от злобы подбросили мне такой комплект не по мерке, но потом я увидел, что у них это — нормальное явление. У них маленькие больные, как правило, были в больших рубахах, а большие — в маленьких.

И даже мой комплект оказался лучше, чем другие. На моей рубахе больничное клеймо стояло на рукаве и не портило общего вида, а на других больных клейма стояли у кого на спине, а у кого на груди, и это морально унижало человеческое достоинство. Но поскольку у меня температура все больше повышалась, то я не стал об этих предметах спорить.

А положили меня в небольшую палату, где лежало около тридцати разного сорта больных. И некоторые, видать, были тяжелобольные. А некоторые, наоборот, поправлялись. Некоторые свистели. Другие играли в пешки. Третьи шлялись по палатам и по складам читали, чего написано над изголовьем. Я говорю сестрице:

— Может быть, я попал в больницу для душевнобольных, так вы так и скажите. Я, — говорю, — каждый год в больницах лежу, и никогда ничего подобного не видел. Всюду тишина и порядок, а у вас что базар.

Та говорит:
— Может быть, вас прикажете положить в отдельную палату и приставить к вам часового, чтобы он от вас мух и блох отгонял?

Я поднял крик, чтоб пришел главный врач, но вместо него вдруг пришел этот самый фельдшер. А я был в ослабленном состоянии. И при виде его я окончательно потерял сознание.

Только очнулся я, наверно, так думаю, дня через три. Сестричка говорит мне:
— Ну, — говорит, — у вас прямо двужильный организм. Вы, — говорит, — скрозь все испытания прошли. И даже мы вас случайно положили около открытого окна, и то вы неожиданно стали поправляться. И теперь, — говорит, — если вы не заразитесь от своих соседних больных, то, — говорит, — вас можно будет чистосердечно поздравить с выздоровлением.

Однако организм мой не поддался больше болезням, и только я единственно перед самым выходом захворал детским заболеванием — коклюшем.

Сестричка говорит:
— Наверно, вы подхватили заразу из соседнего флигеля. Там у нас детское отделение. И вы, наверно, неосторожно покушали из прибора, на котором ел коклюшный ребенок. Вот через это вы и прихворнули.

В общем, вскоре организм взял свое, и я снова стал поправляться. Но когда дело дошло до выписки, то я и тут, как говорится, настрадался и снова захворал, на этот раз нервным заболеванием. У меня на нервной почве на коже пошли мелкие прыщики вроде сыпи. И врач сказал: «Перестаньте нервничать, и это у вас со временем пройдет».

А я нервничал просто потому, что они меня не выписывали. То они забывали, то у них чего-то не было, то кто-то не пришел и нельзя было отметить. То, наконец, у них началось движение жен больных, и весь персонал с ног сбился. Фельдшер говорит:

— У нас такое переполнение, что мы прямо не поспеваем больных выписывать. Вдобавок у вас только восемь дней перебор, и то вы поднимаете тарарам. А у нас тут некоторые выздоровевшие по три недели не выписываются, и то они терпят.

Но вскоре они меня выписали, и я вернулся домой. Супруга говорит:
— Знаешь, Петя, неделю назад мы думали, что ты отправился в загробный мир, поскольку из больницы пришло извещение, в котором говорится: «По получении сего срочно явитесь за телом вашего мужа».

Оказывается, моя супруга побежала в больницу, но там извинились за ошибку, которая у них произошла в бухгалтерии. Это у них скончался кто-то другой, а они почему-то подумали на меня. Хотя я к тому времени был здоров, и только меня на нервной почве закидало прыщами. В общем, мне почему-то стало неприятно от этого происшествия, и я хотел побежать в больницу, чтоб с кем-нибудь там побраниться, но как вспомнил, что у них там бывает, так, знаете, и не пошел.

И теперь хвораю дома.

«История болезни» в исполнении Сергея Юрского: