С какими болезнями попадают в реанимацию
В отделение реанимации и интенсивной терапии госпитализируются больные:
1) с острыми расстройствами гемодинамики (сердечно-сосудистой системы) различной этиологии (такими как острая сердечно-сосудистая недостаточность (ССН), травматический шок, гиповолемический шок — шок при большой потере жидкости организмом, кардиогенный шок и др.);
2) с острыми расстройствами дыхания (дыхательной недостаточностью);
3) с другими расстройствами функций жизненно важных органов и систем (центральной нервной системы, внутренних органов и др.);
4) с острыми нарушениями обменных процессов в организме и др.;
5) с тяжелыми отравлениями;
6) в восстановительном периоде после клинической смерти, после оперативных вмешательств, которые повлекли за собой нарушения функции жизненно важных органов, или при реальной угрозе их развития.
Основные методы лечения в отделении реанимации и интенсивной терапии будут изложены ниже на примере лечения острой дыхательной недостаточности.
Наиболее частыми причинами развития острой дыхательной недостаточности являются:
1) травма грудной клетки и органов дыхания, которая сопровождается переломом ребер, пневмо- или гемотораксом (попаданием в плевральную полость воздуха или крови соответственно) и нарушением положения и подвижности диафрагмы;
2) расстройство центральной (на уровне головного мозга) регуляции дыхания, которое происходит при травматическом повреждении и заболеваниях головного мозга (например, при энцефалите);
3) нарушение проходимости дыхательных путей (например, при попадании инородных тел);
4) уменьшение работающей легочной поверхности, причиной чего могут быть пневмония или ателектаз (спадение) легкого;
5) нарушение кровообращения в области легких (вследствие развития так называемого шокового легкого, попадания тромба в легочные артерии, отека легких).
Для выяснения причин развития острой дыхательной недостаточности проводят рентгенографию органов грудной клетки. Для определения степени кислородного голодания и накопления углекислого газа в крови специальным аппаратом — газовым анализатором — производят исследование газового состава крови. Пока причина дыхательной недостаточности не выявлена, больному категорически запрещено давать снотворные или наркотические препараты.
Если у больного выявлен пневмоторакс, то для лечения дыхательной недостаточности производят дренирование плевральной полости, которое представляет собой введение в плевральную полость в области II межреберья резиновой или силиконовой трубки, которую подсоединяют к отсосу. Когда скапливается большое количество жидкости в плевральной полости (при гемо- или гидротораксе, эмпиеме плевры), ее удаляют при помощи плевральной пункции через иглу (описание см. выше).
При нарушении проходимости верхних дыхательных путей производят срочный осмотр ротовой полости и гортани с помощью ларингоскопа и освобождают их от рвотных масс и инородных тел. При расположении препятствия ниже голосовой щели для его устранения проводят бронхоскопию специальным аппаратом — фибробронхоскопом. С помощью этого приспособления удаляют инородные тела или патологические жидкости (кровь, гной, пищевые массы). Потом производят промывание бронхов (лаваж). Оно применяется, когда невозможно просто отсосать отсосом содержимое бронхов вследствие нахождения в их просвете плотных слизисто-гнойных масс (например, при тяжелом астматическом состоянии).
Очищение дыхательных путей от слизи и гноя осуществляется также при помощи отсасывания их стерильным катетером, который по очереди вводится в правый и левый бронх через интубационную трубку через рот или нос. Если невозможно применить перечисленные методы, то для восстановления проходимости дыхательных путей и очищения бронхов делают трахеостомию.
Лечение острой дыхательной недостаточности при парезе или параличе кишечника, когда вследствие раздутия кишечника нарушается положение и подвижность диафрагмы, заключается во введении зонда в желудок для удаления его содержимого, при этом больному придается возвышенное положение.
Конечно, кроме описанного выше, больному проводится лекарственная терапия. Лекарства для достижения быстрого эффекта вводятся в подключичную вену, для чего проводится ее катетеризация (см. выше). Кроме лекарственного лечения, больному обязательно проводится терапия кислородом, при которой в дыхательных путях создаются постоянное повышенное давление и повышенное сопротивление в конце выдоха. Для этой цели используются различные приспособления к кислородному ингалятору или наркозно-дыхательному аппарату.
Когда острая дыхательная недостаточность вызывается или усугубляется резкой болью при дыхании (например, при травме грудной клетки или при острых хирургических заболеваниях органов брюшной полости), обезболивающие препараты применяются только после выяснения причины патологии. С обезболивающей целью производится блокада межреберных нервов. Если имеет место перелом ребер, то выполняют новокаиновую блокаду в месте перелома или около позвоночника.
При остановке дыхания или при очень тяжелых формах дыхательной недостаточности больному проводят ИВЛ.
Наиболее эффективно проведение ИВЛ при помощи специальных аппаратов искусственного дыхания, которые могут быть как импортного, так и отечественного производства.
Для перевода на аппаратное дыхание, а также для поддержания проходимости дыхательных путей при ИВЛ применяется интубация трахеи. Для этой цели используются специальные приспособления — ларингоскоп с осветительным устройством, набор пластиковых трубок для интубации с надувными манжетами и специальный переходник (коннектор) для подключения интубационной трубки к аппарату ИВЛ.
При интубации трахеи больного укладывают на спину, затем, заведя клинок ларингоскопа в рот и приподняв им надгортанник, в голосовую щель вводят интубационную трубку. Убедившись в правильном стоянии трубки, ее прикрепляют лейкопластырем к коже щеки, после чего трубку через коннектор подключают к аппарату ИВЛ.
При отсутствии аппаратов ИВЛ процедуру проводят с помощью мешка Амбу или способом “изо рта в трубку”.
Источник
oxana1978 более года назад Считаю, что в реанимацию попадают только те люди — которым угрожает смерть или которые присмерти. В такое место попадают с совершенно разными диагнозами и это может быть и авария, и пожар, и потоп или просто у человека случился инсульт или инфаркт. В таком медицинском учреждении борются за жизнь каждого человека, так как это пожалуй предпоследнее место куда попадает живой человек, после него только патологоанатом и морг. Никому и никогда не желаю попасть в такое место как реанимация, поэтому будьте предельно осторожны во всех сферах своей деятельности и во всех жизненных ситуациях и тогда всё будет хорошо. автор вопроса выбрал этот ответ лучшим АНАТОЛИЙ ЮРЬЕВИЧ более года назад Реанимация,вернее отделение реанимации и интенсивной терапии-это отделение больницы,куда доставляют больных в тяжелом крайне тяжелом состоянии,например-в коме,без сознания,в состоянии агонии и клинической смерти. В отличии от остальных отделений больниц-в реанимациях работают врачи анестезиологи-ревматологи,круглосуточно и круглонедельно стараясь вместе с аппаратами и персоналом оживить всех своих пациентов и спасти их от смерти. Как правило,реанимация-это не то отделение,куда приходят пациенты за медпомощью.Ведь там не бывает никаких плановых госпитализаций.Туда обычно привозят пациентов на скорой,либо переводят с других отделений больницы.А иногда-и с других больниц не имеющих реанимационных отделений. В реанимации обычно попадают люди с различными ситуациями:серьезные опасные для жизни травмы в ДТП и не только,серьезные и опасные для жизни ожоги и отморожения,отравления,инфекционные заболевания,утопление,электротравма и поражение молнией,инсульты и инфаркты,и многое-многое другое… По сути,врач анестезиолог-реаниматолог может лечить все болезни компитентные для всех врачей всех специальностей-но только в тех случаях где тяжелое состояние человека.Именно поэтому-в реанимацию могут перевести человека из любых отделений больницы:хоть из травматологии,хоть из терапии,хоть из неврологи,и так далее…И таким образом в реанимацию никогда не положат человека без необходимости. Быть реаниматологом-анестезиологом-эта работа очень трудная и ответственная,она не для слабонервных. yudgin более года назад Реанимации подлежат:лица, в коматозном состоянии, прямо угрожающему их жизни, лица в тяжелом состоянии интоксикации, в состоянии острого лейкоза, в состоянии гипокалемического шока, в состоянии нарушения циркуляции крови, инсульт и инфаркт мозга и его оболочек, при тяжелой уремии, все это далеко не полный перечень заболеваний ургентного характера, подлежащиъх немедленной госпитализации. Luxxx более года назад В такое место, как реанимация — попадают люди с угрозой для своего здоровья или жизни. В этом месте, врачи практически вытаскивают людей с того света. Например после операции туда можно попасть — если вдруг случились осложнения или при распространенных недугах, инфаркт и инсульт. Как только человеку становиться лучше, его переводят в обычную палату — уступая место тяжело больным. Альжбета более года назад Почему-то все считают, что если попал в реанимацию, то ты одной ногой в могиле. На самом деле это миф. Кто на грани действительно находится в реанимации. В отделение интенсивной терапии и реанимации попадают многие люди в первые сутки после операции. Операция может нести плановый характер и на второй день человека переводят в хирургическое отделение или травматологию, гастроэнтерологию, урологию. Иногда в реанимацию отправляют для пробуждения на пару часов после наркоза. Человек помнит себя уже в палате, откуда и пошел на операцию. Иногда в реанимации могут лежать пациенты по договоренности. Происходит это не так редко. Обычно лечатся родственники начальства медицинского учреждения. С черепно мозговой травмой попадают в реанимацию и лежат длительное время. С пневмонией могут положить в реанимацию, если затрагиваются оба легких. Бессознательное состояние человека является прямым показанием к госпитализации в реанимацию. Единицы находятся на ИВЛ. Под мониторами многие. Самые тяжелые пациенты находятся в реанимационном зале отделения. Обычно отделение рассчитано на 12 человек. СТЭЛС более года назад Реанимированию подлежат больные для которых даже палата интенсивной терапии не может дать гарантий устойчивой ремиссии заболевания (тяжелого состояния) и гарантированного поддержания всех основных функций организма. Оснащение палаты отделения реанимации гораздо серьезнее и дороже и умножение таких палат дорогое удовольствие, поэтому в них определяют больных только тех, чей организм не имеет возможность поддерживать жизнеспособность без аппаратов жизнеобеспечения — аппарат искусственной вентиляции легких, аппарат анализирующий метаболизм, деятельность мозга и кровеносной системы, ритма сердца, разного рода зонды (питательные и отводные) breelook более года назад Наверняка, в реанимацию попадают только люли в тяжёлом состоянии или те кто весит на волоске жизни. В общем в это место поступают те, ха чью жизнь будет бороться специальная медицинская техника и опытные врачи. Поэтому, в реанимацию попадают люди в тяжёлом состоянии здоровья и тем, кому угрожает опасность для жизни. zanoza-1952 более года назад Помимо всех шоковых состояний организма человека при которых он обязательно отправляется в реанимацию, такое направление получает и человек перенесший опертивное вмешательство с применением общего наркоза. HannaK более года назад Если состояние человека критическое и находится на рубеже между жизнью и смертью, его отправляют в реанимацию, где он находится под пристальным присмотром врачей и аппаратов, к которым его подключат. В реанимацию помещают не только пациентов на грани жизни и смерти, а ещё и прооперированных пациентов. После операции обычно, это пара-тройка дней и в обычную палату! Nelli4ka более года назад Несчастий с человеком может приключиться множество. Например, есть место дыхательной недостаточности, расстройству функций органов, которые являются наиболее важными для человека, с также целых систем. Возможно, что-то не так с обменными процессами. Или человек отравился, получив серьезные осложнения. Знаете ответ? |
Источник
На 7 мая в Москве выявлено больше 92 тысяч случаев заражения COVID-19. Одни пациенты уже выздоровели (таких в столице около девяти тысяч человек). Вторые перешли на амбулаторное лечение. Третьи лежат в больнице, кто-то из них — на аппарате искусственной вентиляции легких. Как правило, это самые тяжелые больные. Многие из них умирают.
Максим Орлов, глава пресс-службы Комплекса градостроительной политики и строительства Москвы, стал третьим пациентом инфекционной больницы в Коммунарке, который смог восстановиться после ИВЛ. «Новая» публикует его записки — о постановке диагноза, лечении в стационаре и реанимации.
Фото: РИА НовостиСкорая, 30 апреля
Начну потихоньку рассказывать о том, что и как происходило. Может, кому-нибудь это поможет. Итак, заразился я, видимо, на работе еще в марте, так как в число изолянтов не попал и вынужден был ездить на строительство инфекционного центра в Вороново. Там было несколько тысяч рабочих и около сотни начальников на совещаниях плюс еженедельно три десятка журналистов, иногда иностранных… Немудрено, несмотря на маску и очки, что-либо подхватить.
Сначала, как и все, неделю я лечился дома, вызвал врача из своей поликлиники, который сказал, что легкие чистые, но мазок на COVID-19 я, как и моя семья, сдал. Принимал антибиотики, парацетамол — температура скакала с 37,5 до 38,8. Появился кашель. Результаты семьи пришли на 3-й день, и они были отрицательные, а мой — на пятый, и он был «неопределенный». Что это такое, я так и не разобрался, фантазировать не буду, но это меня напрягло.
Врач из поликлиники посоветовал мне ложиться, «пока (5 апреля) в больницах есть места».
Я послушный пациент и вызвал скорую. Машина приехала через 1,5 часа, и врачи были не в скафандрах, а обычные — в синих х/б со светодиодными лентами, из защиты только обычные маски. Доехали мы быстро, но полчаса моя скорая колесила по больнице и не могла найти место, где, собственно, сдают больных: оказалось, они едут туда впервые.
Наконец мы попали в приемное отделение, и тут начался скандал. Меня и двух моих врачей обступили «зефирные люди» в «скафандрах» и начали кричать на скорую.
«Клоуны! Вы откуда такие без спецзащиты взялись?! Вы в зоне карантина! Мы вас теперь должны на 14 дней оформить в карантин!».
Не знаю, чем кончилось дело, потому что меня увели «по этапу» на КТ и сдавать анализы. С этого началось мое 22-дневное пребывание в больнице.
На фото: вид с моей кровати в реанимации, в яркой банке — понятно что… А на той кровати, что попала в кадр, пока я лежал, умерло двое пациентов. Но тот человек, что в кадре, не из их числа, фото я делал уже перед переводом в стационар
Стационар, 1 мая
Больница в Коммунарке поражает. Я был в ней пару раз, еще когда мы ее строили, — как говорится, знал ее еще котлованом. Она похожа на декорацию к «Гостье из будущего»… Но к делу.
В приемном отделении очень быстро сделали анализы — кровь, мазок на COVID-19 (который подтвердился, сняв «неопределенность»). Сделали КТ, которое убрало другую иллюзию — про «чистые легкие». Оказалась двусторонняя полисегментарная пневмония. На соседних койках сидело еще пять поступивших пациентов, трое из которых были женщинами-медработниками: и со скорой, и из поликлиник. Они нещадно кашляли и постоянно звонили по своим рабочим вопросам.
После КТ меня проводили на пятый этаж. Палата была одноместная, размером с мою кухню, с туалетом и душем. Между палатой и коридором — санитарный тамбур: все, как в телевизоре про инфекционные боксы показывают. Над кроватью — красная кнопка вызова персонала. Все вещи у меня были с собой, куртка висела в шкафчике.
Однако ключевой моей ошибкой этого этапа было госпитализироваться в субботу.
Друзья, старайтесь ложиться в наши больницы в будние дни!
В выходные работает дежурный врач с парой студентов-волонтеров и санитарка, и они не делают резких движений.
Тем не менее из новых препаратов мне сразу назначили плаквинил и еще горсть таблеток и сиропы. Эти первые двое суток хотелось более интенсивной терапии, думал неделю полежать — и домой. Поэтому мне все не нравилось, я был жертвой пиара, хотелось некоего магического лечения — «как у Лещенко». Я даже немного «побузил» (тогда еще были силы), так как мне назначили капать антибиотики, к которым я был предположительно резистентен. Правда, дежурный врач не послушал.
Так или иначе, COVID-19 делал свое дело. К понедельнику у меня упала сатурация с 94 до 88, температура держалась в районе 38, кашель усилился. В середине дня понедельника я вызвал дежурного врача и сказал, что мне хуже.
«Тогда в реанимацию», — с легким нажимом сообщила дама в скафандре.
И я с ожиданием другого лечения и некоторым страхом отправился на каталке на первый этаж — туда, где кислород.
На фото: последствия оторвавшегося во сне катетера. При лечении мне кололи в живот кроверазжижающие препараты, и кровь от них быстро текла.
Больничная передача, так ко мне с «воли» прибыла зарядка от телефона
Реанимация: начало, 3 мая
На каталке меня перевезли на первый этаж в ОРИТ 4 (отделение реанимации и интенсивной терапии) и там полностью раздели. Из личных вещей остались только очки и телефон без зарядки. В палате лежало 12 человек, выглядела она как некая подкова, где вокруг поста были выставлены койки. 9 человек лежали на ИВЛ.
Когда я впервые увидел этот аппарат и десяток голых, обездвиженных, в основном пожилых людей в трубках и проводах, то испугался. Оптимизм внушала женщина лет шестидесяти из дальнего угла, которая ходила сама, и у нее одной была одежда.
Мне дали небольшую кислородную маску на резиночке, а потом мной действительно интенсивно занялись. Поставили катетеры, капельницы, резко увеличилось количество препаратов, добавилась калетра (противовирусный против ВИЧ).
Работа ОРИТ 4 выглядела как конвейер, «завод по выздоравливанию людей». В промежутках между приемами лекарств и капельницами работали массажные машины — такие кастрюльки на проводах, которые кладут под пациентов, и затем эти кастрюльки сильно вибрируют. Меня стали перекладывать на живот — так меняется дыхание и улучшается работа легких, теоретически нужно на животе лежать 16 часов в сутки, но я больше 8 не вылеживал.
Тем временем моя «корона» «росла». Сатурация колебалась даже с кислородом, меня решили перевести на полную маску кислорода, такую, как акваланг.
Я попытался начать в ней дышать и потерял сознание. Последнее, что услышал, — «Интубируем». Я получил наркоз.
В сознании рождались картины невероятных цветов и яркости. Потом я очнулся. Не мог пошевелить ничем, кроме глаз, еще немного двигал головой. Я был в сознании, врачи это не сразу заметили перед подготовкой к постановке меня на ИВЛ и погружению в кому. Тут как раз я испугался, пытаясь подать сигнал глазами, но никто не обращал внимания.
Вообще абсолютная беспомощность, лекарства — все это вызывало страх. Пожалуй, это было самое тяжелое время в больнице. В этот период я сначала молился, а потом отчаялся. Подумал, что мне уже все равно. Потом врач-анестезиолог сказал: «Эй, ребята, а у вас пациент в сознании, посмотрите на его глаза». Ему ответили: «Да? Сейчас исправим». Мне вкололи еще лекарств и отрубили. Очнулся я через несколько дней в реанимации, в другой палате, из горла торчала трубка ИВЛ, дышал за меня аппарат.
На фото: буквально за несколько часов до потери сознания. Кадрировал эту фотку — полностью она слишком страшная
Реанимация: слезть с ИВЛ
Это будет последняя из записей о том, что я видел и чувствовал, находясь в больнице, и она будет длиннее. Признаться, я плохо помню момент, когда очнулся после трех дней медикаментозной комы. Помню только, что удивился торчащим из меня трубкам и подумал, что не люблю спать на спине, а теперь придется… Много нелепых, а может, и гениальных мыслей лезло в голову, как кадры в кинофильме, только нарезка хаотичная. Из-за этого я почти не спал пять дней: мельтешение кадров, изнуряющее мельтешение кадров.
На второй день я более-менее осознанно стал воспринимать реальность и понял, что ко мне относятся как к Гагарину. Буквально с меня сдували пылинки, улыбались и хвалили каждый мой мало-мальский шаг на пути к выздоровлению. Сестра — назовем ее Надежда, женщина лет 55–60, была дольше всего со мной, она выходила несколько смен по 24 часа через день, чтобы взять отгул и съездить к сыну (он сидит) — сказала мне:
«Мы здесь не ради денег работаем, какие тут деньги! Ради таких моментов, как твой, родненький».
Вообще, вся реанимация держится на сестрах, врачи-реаниматологи — это интеллект и золотые руки. Реанимационные сестры — контроль системы лечения, протоколы, круглосуточный интенсив, управление санитарами и клинингом, процедуры, уколы, катетеры. 24 часа они на посту (а не 12, как часто вижу я в обсуждениях), в скафандрах, очках, масках. Нещадно матерят клининг, ругают врачей, которые бросают перчатки в корзины для шприцев (весь мусор раздельный), но именно они — основа работы ОРИТ.
Тогда я не понимал, что буду всего лишь третьим из тех счастливчиков, что смогут слезть с ИВЛ. Пару дней рядом лежал ворчливый профессор МАРХИ, который критиковал архитектуру больницы в Коммунарке. Оказалось, что он был вторым…
Кроме меня, ажиотаж вызывал и другой пациент, он лежал напротив, и хотел я или нет, а взгляд упирался в него. Моего возраста или чуть старше, худой, он был в коме почти неделю, в ногах были тромбы, температура была высокой. Весь в экранах, проводах, трубках и лампочках, он, помимо ИВЛ, был подключен к искусственной почке — здоровый шкаф из экранов и лампочек. Когда эту машину приходило время заправлять специальными серебристыми пакетами, выла сирена, пациенту вводили батареи ампул — кажется, норадреналин. Вокруг него, помимо врачей, толпились ординаторы, волонтеры-студенты, — понятно, что они учились, глядя на работу опытных реаниматологов и редкой техники. Тем не менее этот мой сосед умер. Я поехал на КТ, а когда вернулся, его уже увезли. На мой вопрос, где он, сестра замялась и сказала:
«Увезли в другой корпус». Такая формулировка…
Четыре дня я не ощущал сильного неудобства, возникла даже некая эйфория — видимо, от усиленной подачи кислорода. Мне вернули телефон и очки, и я начал переписываться с семьей и друзьями, отвечать на накопившиеся сообщения. Но потом мои врачи начали менять режим ИВЛ, возобновили физкультуру — в общем, занялись поэтапным отключением меня от аппарата.
Первое изменение режима я не ощутил. Неприятными были процедуры санации, когда тебя от всего отключают, ты дышишь через дырку сам, но внутрь засовывают трубки и заливают воду, а ты зверски кашляешь. Зато потом легче дышать. Мое быстрое улучшение ободрило врачей, и они продолжили, но когда мы подошли к пограничному режиму, после которого человека отключают, я ощутил кирпич, который положили мне на грудь, — стало очень тяжело дышать.
Какое-то время — день — я терпел, но потом сдался, стал просить изменить режим. На моих врачей было горько смотреть: блицкриг провалился — я не смог. Впрочем, я тоже расстроился, был в тупике, не видел никаких резервов и не понимал, как это перебороть. Помогло наблюдение за своим организмом, во время санаций был десяток секунд, когда я дышал сам и мне было легче, чем с ИВЛ.
И вот в самый тяжелый период, после санации, я попросил врача: «Оставь так, без ИВЛ». Он сказал: «Рискнем, через час проверю». Через час моя сатурация была… 96.
«У тебя 96! А у меня 97! У меня 97!» — хохотал врач. Больше к ИВЛ меня не подключали.
Несколько дней я привыкал дышать сам. Как же было здорово ворочаться на кровати как хочешь: садиться, вставать без оглядки на трубки! Потом была еще неделя стационара, и моя 22-дневная эпопея закончилась, я вернулся домой на амбулаторное долечивание.
Источник