Загради уста всех причиняющих нам и нашим ближним болезни

Образ свт. Николая в массовом сознании связывается с его чудесами (как в период его земной жизни, так и поныне), милосердием (выражающемся в тайной благотворительности и заступничестве о несправедливо осужденных) и защитой Православия. Последнее связано с его участием на I Вселенском Соборе и «ниспровержением богохульника Ария». Причем «ниспровержение» в распространенном понимании трактуется буквально: как пощечина, которою свт. Николай заградил его «богохульные уста».

«Известие о якобы допущенном свт. Николаем заушении Ария, – пишет в статье «Святитель Николай – ревнитель и защитник православия» прот. Ливерий Воронов, – возникло сравнительно поздно и вероятнее всего в результате следующего недоразумения. Около времени падения Константинополя (1453 г.) как в житийной, так и в гимнологической письменности намечается тенденция сообщать о борьбе свт. Николая с Арием на Никейском Соборе в иных, чем прежде, и притом значительно более резких выражениях.

Так, например, в одной из поздних редакций жития свт. Николая (возможно XV века) составитель, пользуясь сведениями Метафраста и так называемого «Синаксарного жития», добавляет от себя следующую фразу: „И, ниспровергнув хульника – Ария, снова руководит своей паствой“».

В богослужебных текстах тоже можно встретить слово «ниспровержение», но из контекста понятно, что речь идет о ниспровержении словесном, о победе в дискуссии; богослужебные песнопения, посвященные свт. Николаю как обличителю ересей, ясно подчеркивают словесный характер его борьбы, абсолютно нигде не упоминая о затрещине.

Однако одно дело Священное Предание, другое – предания народные. Слово «ниспровергнув», выдранное из контекста и опошленное в доступной массовому сознанию интерпретации, стало трактоваться как «поразив, ударив».

История «заушения» – плод то ли ошибки переводчика, то ли чьей-то фантазии, вкравшейся в его жизнеописание не раньше XV в. на волне вышеупомянутой тенденции. С уверенностью можно утверждать только, что в XVI в. она сначала была зафиксирована Петром де Наталибусом в латинском «Каталоге святых», а затем уже митрополитом Навпактским и Артским Дамаскиным (который, между прочим, некоторое время, по рукоположении во пресвитера, был представителем Константинопольского Патриарха в России) в его слове «О жизни и деятельности преподобного отца нашего Николая, архиепископа Мир Ликийских, Чудотворца».

Кроме того, как отмечает прот. Ливерий Воронов, автор, будучи добросовестным писателем, в предисловии говорит, что «он отнюдь не считает предлагаемые им повествования за безусловно точное выражение церковного предания и хочет лишь пересказать простым и доступным языком то, что слышал из уст многих и что многими принимается за достойные доверия сказания».

Впрочем, «песня не о том»… Лично для меня не имеет принципиального значения, физически врезал почитаемый нами как «правило веры и образ кротости» святой своему оппоненту, или он «еретичествующих уста заградил» исключительно богодохновенными словесами, как это следует из посвященного ему богослужебного наследия, например, из канона 5 гласа в Октоихе: «Уставил еси (т.е. задержал, остановил), премудре, твоего святаго языка струями струи Ариевы хульныя».

Непринципиально, хотя 27-е Апостольское Правило и повелевает «епископа, или пресвитера, или диакона, бьющего верных согрешающих, или неверных обидевших, и чрез сие устрашать желая, извергать от священного чина» (и не надо напоминать мне о том, что авторитетные толкователи интерпретируют это правило исключительно в смысле запрета мести за себя, снисходительно относясь к расправе над «согрешающими против божественного», ссылаясь на пример бичевания Господом торжников при изгнании из храма – во-первых, при всем уважении, но они отстаивали сложившийся уклад, во-вторых, не факт, что Господь бичем хлестал не только выпроваживаемую Им жертвенную скотину, но и торговцев ею).

Непринципиально. И не потому, что сам свт. Иоанн Златоуст в слове «О том, как надлежит поступать с кощунниками» говорит: «Если ты услышишь, что кто-нибудь на распутье или на площади хулит Бога, подойди, сделай ему внушение. И если нужно будет ударить его, не отказывайся, ударь его по лицу, сокруши уста, освяти руку твою ударом; и если обвинят тебя, повлекут в суд, иди».

Нет, не поэтому, а потому, что понять смысл сказанного вселенским Отцом и Учителем, можно лишь не поленившись дочитать эту проповедь до конца, чтобы увидеть в ней призыв к заботе о ближнем, допускающей и удар, но отнюдь не в качестве приоритета: «Если увидим, что упал осел, то все спешим протянуть руку и поставить его на ноги; а о гибнущих братьях не заботимся?

Богохульник – тот же осел, не вынесший тяжести гнева и упавший. Подойди же и подними его и словом и делом, и кротостью и силой; пусть разнообразно будет лекарство». Т.е., и делом, но сначала словом, и силой, если только это может помочь, но сначала кротостью – вот, как расставляет приоритеты свт. Иоанн.

Однако и это не всё. Если уж мы коснулись мнения свт. Иоанна Златоуста о том, как должно обращаться с еретиками и кощунниками, позволю себе обширную цитату из его же слова «Об анафемах и осуждении других (в том числе еретиков)», произнесенного, как и цитированное выше слово, в бытность еще антиохийским пресвитером: «…Поучай, с кротостию наказующе противныя, еда како даст им Бог покаяние в разум истины, и возникнут от диавольския сети, живи уловлени от него в свою его волю (2 Тим. 2; 25–26).

Простри сеть любви не для того, чтобы храмлющий погиб, но лучше, чтобы он исцелился; покажи, что ты по великому добродушию хочешь собственное благо сделать общим; закинь приятную уду сострадания, и таким образом, раскрыв сокровенное, извлеки из бездны погибели погрязшаго в ней умом.

Научи, что принимаемое по пристрастию или по неведению за хорошее – несогласно с преданием апостольским, и если человек заблуждающийся примет это наставление, то, по изречению пророка, он жизнию поживет, и ты избавиши душу твою (Иез. 3; 21); если же он не захочет и останется упорным, то, дабы тебе не оказаться виновным, засвидетельствуй только об этом с долготерпением и кротостию, чтобы Судия не взыскал души его от руки твоей, – без ненависти, без отвращения, без преследования, но оказывая искреннюю и истинную любовь к нему. Ее ты приобретай и, хотя бы ты не получил никакой другой пользы, это – великая польза, это – великое приобретение, чтобы любить и доказать, что ты – ученик Христов. <…> Еретическия учения, несогласныя с принятым нами, должно проклинать и нечестивые догматы обличать, но людей нужно всячески щадить и молиться об их спасении».

О том же, по сути, он говорит и во втором слове «О священстве»: «Христианам преимущественно перед всеми запрещается насилием исправлять впадающих во грехи. <…> …Должно исправлять грешника не насилием, а убеждением. <…> Я могу указать на многих, дошедших до крайней степени зла, потому что на них было наложено наказание, соответствующее их грехам. Определять наказание по мере грехов должно не просто, но, соображаясь с расположением грешников, чтобы, зашивая разрыв, не сделать большей прорехи, и стараясь поднять падшего, не причинить еще большего падения. <…>

Душа, если принуждением хотя раз будет приведена в стыд, впадает в нечувствительность, и после того уже не слушается и кротких слов, не преклоняется и угрозами, не трогается и благодеяниями… <…> Человека нельзя ни силой влечь, ни страхом принуждать, но должно убеждением опять приводить к истине, от которой он раньше отпал».

Такой вот, небольшой экскурс в патристику, чтобы ясно было, насколько слова свт. Иоанна превратно толкуются иными «ревнителями веры и благочестия». В то же время, что сказано свт. Иоанном, то сказано. Поэтому непринципиально для меня, было или не было рукоприкладство со стороны свт. Николая в отношении Ария.

Принципиально для меня то, что именно этот вопрос для многих из нас принципиален…

Помню, когда-то в неофитской юности беседовал я с одним весьма-таки юным на тот момент батюшкой. Зашла речь о чине Торжества Православия (как раз дело Великим постом было). Батюшка вздохнул, что при совершении Чина опускались анафематизмы. Я, по вполне, думаю, простительной наивности, выразил недоумение о том, так уж ли они и нужны… Кхе… Мой собеседник… нет, его ноздри не просто расширились, он ими как крыльями замахал: «Да в анафеме – вся сущность Православия!»

Вот и с оскорблением действием нечто похожее получается с легкой руки авторов житийных рассказов о свт. Николае: в заушении еретика (кощунника, хулителя и т.п.) – «вся сущность Православия».

Ведь если даже святой человек себе это позволил, с нас-то какой спрос?.. Впрочем, нет. Все намного хуже: если святой человек так поступал, мы обязаны поступать так же; это не только позволение, но заповедь!

Оно-то, конечно, понятно, потому как личность не сама по себе канонизируется, а ее жизнь: убеждения, чувства, действия, но, опять же… не все подряд, а те именно, которыми канонизируемая личность образцово-показательно проявила свою приверженность Христу и Его Евангелию, благодаря которым причислена к лику святых. Иногда из недр «православного люда» продавливаются на канонизацию всякие одиозные личности вроде Грозного да Распутина как раз для узаконивания и освящения чего-либо естественного от мира сего, а то и того, что вовсе чуждо Христу, но очень уж хочется, чтобы оно было оправдано и сакрализовано, чтобы носителя синкретичного сознания, по недоразумению позиционирующего себя православным христианином, невозможно было бы при случае упрекнуть в несоответствии заявленному вероисповеданию.

Ну, а не получается продавить на канонизацию символ чего-то чуждого новозаветному духу, так не беда: нам и того житийного материала хватит, который уже собран, мы и там отыщем оправдание своему стремлению находиться на брачном пиру в небрачной одежде (Мф. 22; 11–14). Это даже и лучше! В случае с «заушением» вообще ничего придумывать не надо: из глубины веков нам как бы сияет в ореоле святости родное и понятное «гопническое православие». Надо только грамотно преподнести.

Еще раз: для меня непринципиально, влепил ли свт. Николай пощечину Арию, или нет. Не потому, что рукоприкладство – норма. А потому, что это – свт. Николай. Вот принципиально для меня, что кто ни попадя начинает на себя примерять право дубасить всякого, кто покажется подходящим на роль «врага народа»… простите, «оговорки по Фрейду»… на роль врага Божия, разумеется.

В фильме «Храни меня, мой талисман», персонаж Олега Янковского говорит: «Народ с жадностью читает исповеди. Потому что подлости своей радуется. Унижению высокого: „Он мал, как мы, он мерзок, как мы!“. Врете… братцы! Он мал и мерзок, но не так, как вы. Иначе».

Он имел в виду то, как пытаются опошлить образ Пушкина сквозь призму его слабостей. А мы тут не о Пушкине – фигуре и в самом деле весьма неоднозначной; мы – о святом человеке. О человеке, которого все православные христиане воспевают: «…Иже в недузех – врача, в бедах – избавителя, грешные – заступника, нищии – сокровище, иже в скорбех – утешителя, спутника – путешествующии, на мори сущии – правителя».

Допустим, что свт. Николай и в самом деле заградил уста Арию символической пощечиной. Это не наша пощечина. У гениального человека, как сказал персонаж Янковского, все «иначе», а у святого – и подавно. Святой человек – иной. Святость – свойство Божие, только Он свят по природе. Всё прочее и все – по Его дару. Святое, освященное – это взятое Им в удел. Оно по происхождению хоть и от этого мира, но уже и не от мира сего по своему состоянию причастности святости Божией.

Вот и свт. Николай – иной в силу своей обоженности. И любое действие его – иное. Даже если внешне оно выглядит как наше. Если кто хочет ему подражать в «заушении» –  как говорится, «флаг в руки, ветер в парус и барабан на шею»! И Бог в помощь! Только тогда уж всё должно быть «по-настоящему»: сначала надо самому стать как он «правилом веры и образом кротости» и стяжать «безмерное смирение, терпение», «к нищим тихость, к скорбящим утешение».

Если и была столь драгоценная «ревнителям» пощечина, то, как это ни странно может показаться, но она была не каким-то срывом, аффектом, не тем, что называется «выйти из себя», а наоборот – полностью в контексте состояния милосердия и скорби «об ожесточении сердца» (Мк. 3; 5) погибающего собрата; состояния, которое может родиться лишь в целиком пребывающей во Христе душе. Не понять? Так нечего и руками размахивать.

«Наследниче Божий, – обращаемся мы к св. Николаю Чудотворцу на вечернем богослужении, – сопричастниче Христов, служителю Господень, святе Николае, по имени твоему тако и житие твое: спросия бо седине разум, свидетельствоваше светлость лица твоего душевное незлобие, извествоваше кротость слова молчаливое».

Если эти слова когда-нибудь станут применимы к нам, тогда и дерзнем «заушать», а до тех пор – это будет не что иное, как обезьянничание. Только обезьянничание в худшем смысле: аналогично тому, как, выражаясь словами св. Иринея Лионского, «диавол – обезьяна Бога».